пушистая пуська со стажем
Название: Жестокие игры
Фэндом: Темные Начала
Жанр: драматичный стеб
Рейтинг: R
Фэндом: Темные Начала
Жанр: драматичный стеб
Рейтинг: R
Название: Жестокие игры
Автор: Я, Алинка914
Жанр: драматичный стеб
Рейтинг: R
Пейринг: фра Павел\Мариса Колтер (жесть, не правда ли?)
Краткое содержание: месть - вещь опасная и непредсказуемая, особенно если ты мстишь тому, кто по жизни ведет жестокие игры.
Предупреждение: БДСМ, намеки на зоофилию и прочие гадости.
От автора: Изначально все задумывалось как серьезное мини, но так как про Пашку в пейринге с Марисой я в принципе серьезно писать не могу, все плавно перешло во стеб. И да, прав не имею, а Дядя Пу, - который имеет - упал бы в обморок, видя как использует его персонажей мой воспаленный мозг и развратное воображение)
Автор: Я, Алинка914
Жанр: драматичный стеб
Рейтинг: R
Пейринг: фра Павел\Мариса Колтер (жесть, не правда ли?)
Краткое содержание: месть - вещь опасная и непредсказуемая, особенно если ты мстишь тому, кто по жизни ведет жестокие игры.
Предупреждение: БДСМ, намеки на зоофилию и прочие гадости.
От автора: Изначально все задумывалось как серьезное мини, но так как про Пашку в пейринге с Марисой я в принципе серьезно писать не могу, все плавно перешло во стеб. И да, прав не имею, а Дядя Пу, - который имеет - упал бы в обморок, видя как использует его персонажей мой воспаленный мозг и развратное воображение)
Он на цыпочках пробирался по коридору, прячась, словно вор, в тени дверных проемов, стараясь избежать освещенного пространства. Его туфли с металлическими набойками остались в комнате, а деймон был надежно укрыт в кармане мундира, дабы быстрыми, разрезающими воздух взмахами крыльев не создавал лишнего шума.
Сейчас время вечерней трапезы, и вероятность быть замеченным здесь крайне мала. Тем не менее, это часть здания отводилась лишь высокопоставленным кардиналам и весьма значимым людям, и если Рашека тут увидят, то ему предстоит пренеприятнейший разговор с последующим разбирательством. Потом еще и по всему Магистериуму пойдут разные толки, а в его нынешнем шатком положении это было бы очень не желательно.
Осторожность не помешает, - мысленно сказал себе Павел. Губы мужчины были плотно сжаты, глаза сощурены, весь он напряжен до предела. Ярость и гнев разливались по его телу как яд, отравляя душу.
Сегодня… сегодня его унизили, оскорбили, попросту смешали с грязью и вытерли об него ноги. Пусть эти ноги и были обуты в шикарные золотые туфли на высоком каблуке.
Не справляется с работой, нерасторопный, неумелый, - и еще целая вереница слов, начинающихся на «не-», словно стрелы острыми наконечниками врывались в его тело и сознание, разрывая изнутри. Казалось, из них можно было бы составить отдельный словарь в страниц так сто, не меньше. Или собрать целую вязанку туго набитых колчанов. Смотря с какой стороны посмотреть.
И все это было высказано на общем собрании Магистериума, в присутствии кардиналов и самого Президента, на которое он, заслуженный алетиометрист со стажем, возлагал большие надежды!
Павел чуть не взвыл от злости, еще раз перебирая в голове те несправедливые обвинения в его адрес. Это он-то с работой не справляется? Да что без него вообще этот Магистериум делал?
Сидел и гадал на кофейной гуще, - прошелестел его деймон. – Или на внутренностях.
Того и другого в Магистериуме, разумеется, хватало. Только толку от них, как от алетиометра в руках новичка.
Не ценят его здесь, ох как не ценят. Ни похвалы тебе, ни уважения. Об успешной карьере и достойном заработке он даже не заикается. И так работает за «спасибо». Приходится довольствоваться тем, что есть: почетной должностью и небольшой значимостью во всех делах.
Впрочем, что еще можно ожидать от них, когда здесь всем заправляет эта безжалостная эгоистично-красивая стерва? Все их учреждение, как казалось Павлу, находились у нее под каблуком. Под каблуком шикарных золотых туфель, что так безжалостно прошлись сегодня по его чести и достоинству.
Не в первый раз, кстати.
Обида сдавила грудь, рука еще крепче сжала рукоять взятого с ужина разделочного ножа.
Нет, он этого так просто не оставит. Он отомстит этой заносчивой высокомерной Марисе Колтер, которая поднималась вверх по карьерной лестнице, каждой ступенькой которой был тот или иной униженный ею клирик.
За двенадцать лет она дослужилась до такого уровня, до которого Павлу не снилось дойти и за пятьдесят. При чем ей даже не приходилось усердно трудиться, горбатиться за столом над книгами часами напролет, пытаясь понять верное значение символов. Нет, эта сволочь просто ходила по ресторанам и театрам, посещала все значимые мероприятия и была известна всем и каждому – ее имя всегда было у всех на слуху.
Как же, воспользовалась именем мужа и красивым личиком.
И телом, - добавил деймон Кончита.
Павел нехотя согласился. Тело у этой женщины было великолепным, - так считало большинство. Немало количество из них убедились в этом по средствам своих конечностей – в этом Рашек был уверен стопроцентно.
Возможно, он даже несколько погорячился: все эти двенадцать лет Мариса, верно, пахала ночами напролет, не вылезая из постелей очередного лорда, кардинала или еще какого-нибудь весьма значимого человека. И вряд ли эта работа доставляла ей удовольствие, за исключением особых случаев. А на особые случаи у нее имелись свои фавориты.
И если раньше лорд Азриэл, то сейчас - лорд Бореал, этот старый высокомерный интеллигент, был ее наиглавнейшим любовником. Так и вьется возле нее, как приезжает. Мариса то, Мариса это.
Ха! Да она даже на него не взглянула, не обладай он такими связями и влиянием. Бореалу же на старость лет надо потешить свое самолюбие – иметь у себя красотку. Причем в прямом и переносном смысле.
Но разве привлекательная внешность и фигура дает этой стерве право унижать неугодных ей людей?
Правда, дело тут было больше в том факте, что она – единственная женщина, причем красивая женщина, а потому внимание ей оказываемое было весьма предсказуемым. Ей шли на уступки, к ней прислушивались, ей подчинялись.
Чертова блондика.
Она абсолютно не глупа, - возразил было деймон.
Но блондика же, - меланхолично и в то же время с какой-то долей насмешки ответил ему Павел.
Стерва, сволочь, тварь – размер словаря, описывающих ее с ног до головы был соизмерим лишь со словарем сказанных ею сегодня слов.
Как же ему хотелось в тот момент ее убить.
Рашек быстро перекрестился и попытался очистить сознание от греховных мыслей.
Она ушла с ужина пораньше – он сразу это отметил для себя, ведь весь вечер кидал на нее испепеляющие взгляды. Убийственные взгляды, как ему казалось. Краем уха, Кончита уловила обрывок фразы: «Прошу….не хорошо».
Это ей-то нехорошо? А какого было ему!
Так, нужно сосредоточиться. Сердце его учащенно забилось от волнения. Он стоял прямо перед дверью в ее покои.
Он зря беспокоился у себя в комнате: дверь Марисы была не заперта.
Это, верно, чтобы многочисленные из ее любовников не привлекали стуком внимание окружающих.
Отлично, просто замечательно. Слегка приоткрыв ее, Павел осторожно вытащил из кармана деймона – Кончита была незаметной, а потому с легкостью должна была проверить путь.
На секунду-другую навозный жук исчез за дверью обители Колтер и тут же вернулся.
Все шло, как нельзя удачно. Эта стерва крепко спит.
А все равно было как-то не по себе.
Но надо действовать, пока все не вернулись с ужина.
Глубоко вздохнув и сильней зажав вспотевшими пальцами рукоять ножа, Павел, предварительно оглянувшись, тихо открыл дверь и бесшумно проскользнул внутрь.
В комнате было темно. Какое-то время, Рашек стоял не двигаясь, пока его глаза привыкали к темноте. Еще не хватало что-нибудь зацепить по дороге к кровати, которая, как подсказывала ему Кончита, была слева от него. Медленно, абсолютно бесшумно ступая по мягкому ковру, он, следуя указаниям своего деймона, подошел к кровати, чувствуя, как все внутри бурлит от гнева и волнения.
Алетиометрист едва не навернулся, споткнувшись о пресловутые золотые туфли, стоящие возле постели. Ругнувшись сквозь зубы, Павел быстро распластался на полу, надеясь остаться незамеченным на тот случай, если Мариса проснется. Именно этому научило его пособие для настоящих мужчин (к которым он, разумеется, себя причислял). Но ничего не произошло. Кончита сказала, что женщина продолжает спать как ни в чем не бывало. И лишь тогда Павел успокоился и поднялся на ноги.
На прикроватном столике он заметил несколько восковых свечей и тюбик с кремом. Вроде бы и ничего такого, но как раз недавно он читал кое-какие, - к слову, запрещенные, - книги о том, какими искушенными бывают женщины в своих желаниях. Тогда ему необходимо было расслабиться, а потому такая идея Павла привлекала; сейчас же мужчина чувствовал отвращение.
Так что некоторое время ему пришлось отгонять от себя нехорошие мысли, по какому назначению могла эти на первый взгляд безобидные свечи и увлажняющий крем использовать Мариса.
На всякий случай, он проверил, не стоит ли рядом бутылок из-под вина – про них тоже весьма живописно рассказывалось в той книжке. Не обнаружив ни одной единицы стеклотары, Павел немного успокоился.
Мужчина вновь перевел взгляд на кровать. Кровать была довольно большой, здесь легко могло поместиться несколько человек. Сейчас он довольно четко видел Марису, спящую на ней и ее деймона.
Ему вновь стало дурно от представлений, какой разврат здесь твориться по ночам. Разврат, в центре которого была лежащая перед ним женщина.
Прекрати думать об этом! – резко приказал себе Рашек. – Это не эстетично по сути и греховно даже в мысли!
И он вновь кинул взгляд на кровать.
Дрожащей рукой Павел по волосам, приглаживая их. Мариса спала на спине, раскрывшись во сне. Золотая обезьяна устроилась на подушке. Страшно представить, в скольких водах этой стерве приходиться кипятить своего деймона, чтобы полностью продезинфицировать его после очередного мужчины.
А между тем шерсть обезьяны - длинная и пушистая - всегда были объектом неподдельного интереса Павла. Чем же эта сволочь моет своего деймона, чтобы добиться такого результата? Его деймону это, понятно, не поможет, но вот ему самому не помешал бы дополнительный объем на голове. А то каждое утро приходилось извращаться в попытке создать что-нибудь приличное из его редких волос.
Это было не просто сущей мукой, но еще и вопиющей несправедливостью. Взять того же Президента – ну урод уродом, а не лысеет!
Впрочем, он сейчас не об этом. Нужно решить, что делать дальше.
Павел об этом не подумал. Первое время, пока он шел сюда, ему казалось, что он хочет убить Колтер. Сейчас же это желание не было таким уж явным.
Он вновь окинул женщину взглядом, ожидая почувствовать волну злости, ярости, обиды – чего угодно, что могло подвигнуть бы его на убийство. Но ничего из этого он не ощущал, пока смотрел на эти обнаженные стройные ноги, шелковую кружевную комбинашку, на ее ровно вздымающуюся округлую грудь, соблазнительно полуоткрытые губы…
Стоп! Он подумал именно «соблазнительно полуоткрытые губы »?
Нет, нет, нет! Здесь какая-то ошибка. Павел просто не мог так подумать: он никогда даже не смотрел на эту блондику, как на женщину.
Если бы навозные жуки умели укоризненно смотреть, то Кончита только что одарила его именно таким взглядом.
Разумеется, он смотрел, на Марису как на женщину. И весьма часто. Первое время она вообще будоражила его сознание. Ну, мечты, фантазии там разные (за какие ему порой бывало стыдно). Но вот как-то не тянуло его оказаться с ней в постели по жизни.
Ой, как будто у тебя вообще была возможность, - фыркнула Кончита.
Павел ничего не ответил. Со временем, он действительно стал больше бояться Колтер, нежели хотеть. Да и смысл от его хотения? Она даже не смотрела на него, предпочитая использовать в качестве коврика, о который так старательно вытирала ноги. Это Рашек был для нее подстилкой, а не наоборот, как бы он сам этого не отрицал.
Но сейчас… сейчас в нем проснулось практически непреодолимое желание дотронуться до нее, провести рукой по бархатной коже, оставить влажную дорожку на шее…
Хватит! – уже в который раз приказал Павел сам себе. – Я пришел сюда, чтобы убить ее…или…эм, что-нибудь с ней сделать, а не рассматривать почти обнаженное тело этой порочной женщины, у которой, к слову, наверняка есть на что посмотреть.
Против его воли, взгляд переместился на будоражащий воображение край комбинашки, прикрывавший ее самое сладкое место.
А Азриэл не такой дурак, каким кажется, - пронеслось у него в голове. В свое время он считал лорда беспросветным идиотом за то, что тот серьезно увлекся этой стервой. Ему тогда казалось, что это - как желание облизать сосульку: вроде как похоже на мороженое, а на деле такая гадость.
Впрочем, сейчас ему думалось, он считал так от зависти.
За обладание такой девочкой можно многое отдать.
Он облизал внезапно пересохшие губы. Она крепко спит, и вряд ли ощутит его прикосновение. Да и к тому же, у него есть нож. А нож, как знал Павел, имеет чудесное свойство заставлять молчать всех, к чьему горлу он приставлен.
А раз так, что его держит?
Как оказалось, его держал страх. Страх перед той, кто с такой беспощадностью пытала пленных. Что для нее какой-то хлипкий алетиометрист?
Однако, напомнил он себе, присаживаясь на край кровати, она абсолютно безоружна. Тем более, Павел давно никого не лапал, если не считать тех несчастных кошек, что имели неосторожность попасться ему на глаза.
Первое прикосновение было самым трудным. Ему казалось, что она мгновенно проснется, схватит его за руку, которую ей ничего не стоит сломать. Да ладно руку, Мариса же из него потом отбивную сделает.
Не дрейфь, приказала Кончита, и Рашек приободрился.
Он осторожно прикоснулся пальцами к ее шее.
Ноль реакции с ее стороны. Продолжает все так же крепко спать.
Ему же лучше.
Уже чуть более уверено он провел указательным пальцем по ее шее, ощущая бьющийся пульс. Ему нравилось чувствовать эти толчки, создаваемые бешено бурлящей кровью. В какой-то момент Павел почувствовал безумное желание сжать пальцы и увидеть, как Мариса будет судорожно ловить ртом воздух, пытаясь сделать вздох.
Но желание так же быстро исчезло, как и появилось.
Еще будет время.
Сейчас же взгляд его был прикован к сползшей лямке комбинашки, что оголяла плечо женщины. Павел понял, что сейчас ему больше всего хочется освободить ее левое плечо от второй лямки и, слегка стянув шелковое белье вниз, увидеть или даже докоснуться до ее груди. Сжать, ощущая всей ладонью ее упругость и чувствуя, как напрягаются от прохлады руки ее соски.
А потом, крепко обмотав ее изящные запястья веревкой, завести руки ей за голову и привязать к кровати. Отвесить несколько пощечин, так, чтобы у нее от ударов звенело в голове, засунуть ей кляп в рот и, забравшись сверху, рывком сорвать с нее последнюю одежду, чтобы она начала чувствовать хоть долю того унижения, что доставила ему сегодня сама. Затем рывком раздвинуть ей ноги и отыметь – грубо, резко, заставляя ее стонать от боли, выбиваться из сил в тщетной попытке вырваться. А он бы кусал ее тело – ее шею, плечи, грудь, - сжимал бы ее бедра, оставляя на них синяки и царапины; хватал за подбородок, чтобы она смотрела ему в глаза пока он ее имел, заставил бы умолять продолжить эту пытку. Затем пришла бы очередь воспользоваться теми лежащими на прикроватном столике свечами и тюбиком с кремом – не по их прямому назначению, конечно. И вдоволь насладившись ее сдавленными криками, упившись всем ее унижением, полосонуть разделочным ножом по внутренней стороне бедра, чертя кровавую линию на нежной коже. Чтобы оставшийся белый шрам постоянно напоминал ей о пережитом позоре.
От таких мыслей у него стянуло живот, и он почувствовал напряжение в паху. Павел знал – это не от пышного букета недугов, мешающих вести ему здоровую…кх… благочестивую жизнь. Уж слишком тесно стало у него в брюках. Последний раз помниться, он ощущал подобное, когда все тем же несчастным кошкам случилось попасться ему на глаза.
Но сейчас перед ним лежала шикарная женщина, и Рашек мог сделать с ней, что пожелает. Все, как по волшебству. Вот даже волшебная палочка зажата у него в руке – и ничего, что это на самом деле нож, а лежащая женщина спит и просто не подозревает о том, что твориться в мыслях у рядом сидящего алетиометриста – это казалось Павлу сказочным и почти нереальным.
Однако пойти на решительные действия он пока не мог, пусть и желал этого.
Это сон, - убеждал себя Рашек, стараясь набраться смелости. – Я могу делать все, что пожелаю.
С этой утешительной мыслью он провел ладонью по шелку комбинашки, вверх-вниз, от плеч до бедер женщины. Ничего страшного не произошло.
Наоборот, ему нравилось.
Приободрившись, Павел осторожно накрыл ее грудь своей рукой и слегка сжал ее. О, это было нечто!
Тонкая ткань, что разделяла ее кожу от прямого соприкосновения с его ладонью, почти не чувствовалась.
Подумать только, сейчас он, малоизвестный алетиометрист, лапает Марису Колтер! Да за такую возможность многие отдали бы все, а он до этого снизошел.
И ведь никто не поверит, если рассказать, - с досадой подумалось ему. Он кинул быстрый взгляд на женщину. Та продолжала крепко спать.
Вероятно, она выпила что-нибудь алкогольное перед сном, - предположила Кончита.
Еще лучше.
Павел ненадолго отложил нож, освобождая руку для более полезного и приятного занятия. Нет, он не расстегнул брюки – хоть это и было бы весьма кстати; просто начал сжимать обеими руками грудь Марисы.
Черт, это было так приятно, что даже застонать хотелось!
Но Павел сдержался, в нем еще осталась какая-то осторожность и бдительность. Правда не надолго.
Он и сам и не помнил, как очутился между ее ног. Все, что запомнилось – желание попробовать себя сверху. В первый раз в жизни. А дальше животный инстинкт взял верх над инстинктом самосохранения.
Но так как в нем жил, скорее всего хомячок, страсти взяться было неоткуда. Так что сознание оставалось при нем, а он сам четко выполнял все, как было написано в чудо-книжке. Аккуратно закинув ее ногу на бедро, Павел в прямом смысле оказался на ней. Некоторое время он вспоминал, что было написано в главе третей. Тщетно. Вот хоть убей, он не помнил, что там было написано, а потому решил отдаться своему желанию. Вероятно, в нем жил весьма кровожадный хомячок, ибо ему захотелось провести влажную дорожку по шее Марисы, а потом прикусить ее кожу у основания – там, где бился пульс.
Что Рашек и попытался привести в действия, одновременно с этим поглаживая внутреннюю сторону бедра женщины – последнее он делал в точности, как описывалось в главе седьмой. Между тем, как его рука все ближе приближалась к заветному финишу, а губы скользили по шее, напряжение в брюках все увеличивалось.
Еще чуть-чуть, и все было кончено. Для него. И в прямом смысле.
Потому что в этот почти идеалистический момент, Мариса резко дернулась, сбрасывая его вместе с собой с кровати. От удара об пол спиной у Павла перехватило дыхание. Тут же его настиг еще один удар, послышался хруст, и горячая кровь потекла по лицу – на этот раз пострадал нос. Нос, его гордость и проклятье! Однако это было еще пол беды. Когда Рашек понял, как попал, ему показалось, что дыхание к нему больше не вернется.
Она лежала на нем сверху, придавливая к ковру и приставив его же нож к горлу; в ее глазах было что-то такое, от чего он едва не содрогнулся.
- Ну что, Рашек, допрыгался? – насмешливо произнесла Мариса. – Или лучше сказать, долапался?
Он ничего не ответил. Напряжение в паху никуда не делось, наоборот, от такой близости ныть там стало еще больше. Черт, либо она его прикончит, либо он кончит сам.
Кажется, эта мысль отразилась у него на лице.
- О, да у тебя проблема, - нараспев сказала Колтер. Она резко схватила его за горло свободной рукой, а нож тут же защекотал его достоинство через ткань брюк своим острием. – Я могу ее решить. Весьма кардинальным способом.
Павел усиленно замотал головой.
- Понимаю. Процедура эта весьма неприятная, петь ты все равно не умеешь и поставить на полку баночку со своими же гениталиями не желаешь. Верно? – Павел несколько раз кивнул, со страхом ощущая давление ножа. Марису, по-видимому, эта ситуация забавляла. – Так что мне с тобой делать?
Рашек кивнул в сторону двери.
- Отпустить, вот так просто? Ну, нет, - она сильнее надавила ножом ему на пах. – Ты же кажется за лаской пришел? – Мужчина стал отрицательно мотать головой. Все его выражение лица походило на смесь до смерти напуганного человека и человека, который всем своим видом хочет сказать: Что ты! Да как же ты вообще могла так обо мне подумать?
Но Марису этим было не пронять.
- Но я могу обеспечить тебе секс, - задумчиво протянула женщина. Она приблизилась к его уху и неожиданно жарко прошептала. – Хочешь?
От удивления у Павла чуть челюсть не отвисла, а боль в носу больше не ощущалась. Он ослышался или сама Мариса Колтер предложила ему себя?
Однако у него просто не было сил ответить что-нибудь вразумительное по этому поводу. К счастью для него, как потом тысячу раз говорил Рашек, иначе ему пришлось бы туго.
Слишком рано было верить в свою удачу, когда дело касалось Марисы. Все тем же жарким шепотом она сказала:
- Там где-то на столике лежали свечи и крем. Уверяю, тебе понравиться.
Если когда-нибудь в жизни Павел о чем-нибудь так сильно жалел в одну секунду, так это в тот момент. У него от таких слов даже упало все желание.
Что немедленно почувствовала Мариса. Она расхохоталась.
- Ладно, уговорил. Буду считать, что сломанный нос – это весьма равноценная плата за неумелые ласки. Я в самом деле чуть не заснула, - сказала она, легко поднявшись с него. И деловито добавила. – Тренироваться на кошках надо было лучше.
Павел почувствовал такое облегчение от того, что нож больше не находиться в опасной близости от очень дорогой ему части тела, что даже пропустил мимо ушей обидное замечание.
Слегка пошатываясь, зажимая одной рукой сломанный нос, из которого все еще текла кровь, Рашек кое-как поднялся на ноги.
Мариса смотрела на него с нескрываемым торжеством и весельем. Вероятно, она даже знала, что он придет. Да, точно знала. Все это было просто спектаклем, легко и изящно ею организованным. Просто комедией, развлечением.
Развлечением для той, кто по жизни вел слишком жестокие игры.
Обидно, но эта стерва умнее него.
И тут он заметил одну вещь, от которой почти потерял дар речи.
Теперь, когда женщина стояла перед ним, из-под комбинашки торчали длинные красные труселя, которые, по-видимому, были до этого искусно спрятаны. Присмотревшись, Павел даже смог прочесть имя, вышитое на них.
Нет, ну кто бы мог подумать. Азриэл.
Все-таки Павел всегда знал, что у лорда что-то не так с чувством прекрасного.
Хотя… именные труселя – это довольно мило.
Мариса проследила за направлением его взгляда и усмехнулась.
- Вижу, тебе нравиться его подарок, - заметила она. Какая-то частичка грусти была в ее голосе.
- Ммммм, - неопределенно промычал Павел. Он действительно не знал, что и сказать. Мариса являлась дамой непостоянной и неуравновешенной, но сейчас это было особенно заметно. Поэтому неизвестно как она могла отреагировать на любой его более внятный ответ.
И да, у нее было весьма оригинальное чувство юмора. А это очень даже весомая причина не привлекать на себя ее внимание. И уж тем более, не раздражать.
Поэтому Павел на всякий случай оставил при себе вопрос о средстве для придачи волосам мягкости и шелковистости. Так что он просто молча рассматривал свой дырявый носок на правой ноге.
– Это было на всякий случай. Вдруг ты все-таки сумел сделать все, как написано в главе одиннадцать, - уже небрежно добавила Мариса, нарушив воцарившееся молчание.
У мужчины запылали щеки. Но он не посмел взглянуть ей в глаза: в них наверняка сейчас отражалась насмешливость.
Она знала, все знала.
Вот сучка. Чертова блондинка.
Едва волоча ноги, почти лишенный чувств и сил из-за пережитого стресса, он направился к выходу. Павел уже закрывал за собой дверь, когда услышал:
- И учти, Рашек, если кто-нибудь узнает, что ты видел и делал в этой комнаты, я тебе клянусь этими красными именными труселями, свечи и крем займут достойное место в твоей жизни.
- Гор мой Бог, фра Павел, что у вас с носом? – вечно и несправедливо не лысеющий Президент выглядел пораженным.
Рашек промямлил что-то про «скользкие ступеньки и потушенный из соображений жадной экономии свет» и быстро занял свое место. Он не поднимал глаза, уткнувшись для вида в алетиометр. Ясно дело, все сейчас пялятся на него. Точнее, на его увеличившийся в размерах опухший нос, который без зазрения совести можно было бы назвать шнобелем. Удар у Марисы был поставлен хорошо.
Сама она, как заметил Павел, кинув на нее быстрый взгляд, едва сдерживала улыбку. Президент же принимал это на свой счет. Вот идиот.
Он даже не знает, на что нарывается.
Эта блондинка всегда умеет оставить после себя кучу проблем. Азриэл, например, до сих с ребенком мучается. Нет, он все-таки беспросветный дурак.
Президент тем времен встал:
- Как вы все прекрасно знаете, скоро наступит святейший из дней года – день священного Гора. Это время воздавать по заслугам. А потому, фра Павел, подойдите-ка ко мне.
Павлу казалось, что он ослышался.
- Я? – на всякий случай переспросил он, неловко поднимаясь на ноги.
- Ну а кто же еще? – со смехом произнес Президент, поглаживая деймона-ящерицу.
Все еще не понимая, чего от него хотят или чем он провинился, Рашек, спотыкаясь, доковылял к нему.
- Не далее как вчера, миссис Колтер указала нам на ряд оплошностей с вашей стороны при выполнении работы, - начал тот торжественно. И именно его тон сбивал Павла с толку. Что-то здесь было не так. – Посовещавшись сегодня утром, мы решили, что у вас, вероятно, нет стимулов работать усерднее.
Рашек хотел что-то возразить для порядка, но Президент не дал ему сделать.
- Поэтому, в качестве стимула, мы решили увеличить ваш доход, - продолжал он. - Миссис Колтер выступила с весьма интересным предложением, который мы не могли не принять. А потому, - все тем же голосом Деда Мороза, раздающего подарки, сказал Президент, - каждый месяц вы будете получать премию. В размере упаковки свечей и крема.
Послышался протяжный вопль и грохот. Президент удивленно рассматривал лежащего на полу в обмороке алетиометриста. Потом неуверенно посмотрел на Марису.
- Миссис Колтер, вы уверены, что такая премия его устроила?
- Даже не сомневайтесь, - лучезарно улыбнулась она, поглаживая шикарную золотую шерсть своего деймона. – Работать он станет куда быстрее и усерднее. Это я вам гарантирую.
Сейчас время вечерней трапезы, и вероятность быть замеченным здесь крайне мала. Тем не менее, это часть здания отводилась лишь высокопоставленным кардиналам и весьма значимым людям, и если Рашека тут увидят, то ему предстоит пренеприятнейший разговор с последующим разбирательством. Потом еще и по всему Магистериуму пойдут разные толки, а в его нынешнем шатком положении это было бы очень не желательно.
Осторожность не помешает, - мысленно сказал себе Павел. Губы мужчины были плотно сжаты, глаза сощурены, весь он напряжен до предела. Ярость и гнев разливались по его телу как яд, отравляя душу.
Сегодня… сегодня его унизили, оскорбили, попросту смешали с грязью и вытерли об него ноги. Пусть эти ноги и были обуты в шикарные золотые туфли на высоком каблуке.
Не справляется с работой, нерасторопный, неумелый, - и еще целая вереница слов, начинающихся на «не-», словно стрелы острыми наконечниками врывались в его тело и сознание, разрывая изнутри. Казалось, из них можно было бы составить отдельный словарь в страниц так сто, не меньше. Или собрать целую вязанку туго набитых колчанов. Смотря с какой стороны посмотреть.
И все это было высказано на общем собрании Магистериума, в присутствии кардиналов и самого Президента, на которое он, заслуженный алетиометрист со стажем, возлагал большие надежды!
Павел чуть не взвыл от злости, еще раз перебирая в голове те несправедливые обвинения в его адрес. Это он-то с работой не справляется? Да что без него вообще этот Магистериум делал?
Сидел и гадал на кофейной гуще, - прошелестел его деймон. – Или на внутренностях.
Того и другого в Магистериуме, разумеется, хватало. Только толку от них, как от алетиометра в руках новичка.
Не ценят его здесь, ох как не ценят. Ни похвалы тебе, ни уважения. Об успешной карьере и достойном заработке он даже не заикается. И так работает за «спасибо». Приходится довольствоваться тем, что есть: почетной должностью и небольшой значимостью во всех делах.
Впрочем, что еще можно ожидать от них, когда здесь всем заправляет эта безжалостная эгоистично-красивая стерва? Все их учреждение, как казалось Павлу, находились у нее под каблуком. Под каблуком шикарных золотых туфель, что так безжалостно прошлись сегодня по его чести и достоинству.
Не в первый раз, кстати.
Обида сдавила грудь, рука еще крепче сжала рукоять взятого с ужина разделочного ножа.
Нет, он этого так просто не оставит. Он отомстит этой заносчивой высокомерной Марисе Колтер, которая поднималась вверх по карьерной лестнице, каждой ступенькой которой был тот или иной униженный ею клирик.
За двенадцать лет она дослужилась до такого уровня, до которого Павлу не снилось дойти и за пятьдесят. При чем ей даже не приходилось усердно трудиться, горбатиться за столом над книгами часами напролет, пытаясь понять верное значение символов. Нет, эта сволочь просто ходила по ресторанам и театрам, посещала все значимые мероприятия и была известна всем и каждому – ее имя всегда было у всех на слуху.
Как же, воспользовалась именем мужа и красивым личиком.
И телом, - добавил деймон Кончита.
Павел нехотя согласился. Тело у этой женщины было великолепным, - так считало большинство. Немало количество из них убедились в этом по средствам своих конечностей – в этом Рашек был уверен стопроцентно.
Возможно, он даже несколько погорячился: все эти двенадцать лет Мариса, верно, пахала ночами напролет, не вылезая из постелей очередного лорда, кардинала или еще какого-нибудь весьма значимого человека. И вряд ли эта работа доставляла ей удовольствие, за исключением особых случаев. А на особые случаи у нее имелись свои фавориты.
И если раньше лорд Азриэл, то сейчас - лорд Бореал, этот старый высокомерный интеллигент, был ее наиглавнейшим любовником. Так и вьется возле нее, как приезжает. Мариса то, Мариса это.
Ха! Да она даже на него не взглянула, не обладай он такими связями и влиянием. Бореалу же на старость лет надо потешить свое самолюбие – иметь у себя красотку. Причем в прямом и переносном смысле.
Но разве привлекательная внешность и фигура дает этой стерве право унижать неугодных ей людей?
Правда, дело тут было больше в том факте, что она – единственная женщина, причем красивая женщина, а потому внимание ей оказываемое было весьма предсказуемым. Ей шли на уступки, к ней прислушивались, ей подчинялись.
Чертова блондика.
Она абсолютно не глупа, - возразил было деймон.
Но блондика же, - меланхолично и в то же время с какой-то долей насмешки ответил ему Павел.
Стерва, сволочь, тварь – размер словаря, описывающих ее с ног до головы был соизмерим лишь со словарем сказанных ею сегодня слов.
Как же ему хотелось в тот момент ее убить.
Рашек быстро перекрестился и попытался очистить сознание от греховных мыслей.
Она ушла с ужина пораньше – он сразу это отметил для себя, ведь весь вечер кидал на нее испепеляющие взгляды. Убийственные взгляды, как ему казалось. Краем уха, Кончита уловила обрывок фразы: «Прошу….не хорошо».
Это ей-то нехорошо? А какого было ему!
Так, нужно сосредоточиться. Сердце его учащенно забилось от волнения. Он стоял прямо перед дверью в ее покои.
Он зря беспокоился у себя в комнате: дверь Марисы была не заперта.
Это, верно, чтобы многочисленные из ее любовников не привлекали стуком внимание окружающих.
Отлично, просто замечательно. Слегка приоткрыв ее, Павел осторожно вытащил из кармана деймона – Кончита была незаметной, а потому с легкостью должна была проверить путь.
На секунду-другую навозный жук исчез за дверью обители Колтер и тут же вернулся.
Все шло, как нельзя удачно. Эта стерва крепко спит.
А все равно было как-то не по себе.
Но надо действовать, пока все не вернулись с ужина.
Глубоко вздохнув и сильней зажав вспотевшими пальцами рукоять ножа, Павел, предварительно оглянувшись, тихо открыл дверь и бесшумно проскользнул внутрь.
В комнате было темно. Какое-то время, Рашек стоял не двигаясь, пока его глаза привыкали к темноте. Еще не хватало что-нибудь зацепить по дороге к кровати, которая, как подсказывала ему Кончита, была слева от него. Медленно, абсолютно бесшумно ступая по мягкому ковру, он, следуя указаниям своего деймона, подошел к кровати, чувствуя, как все внутри бурлит от гнева и волнения.
Алетиометрист едва не навернулся, споткнувшись о пресловутые золотые туфли, стоящие возле постели. Ругнувшись сквозь зубы, Павел быстро распластался на полу, надеясь остаться незамеченным на тот случай, если Мариса проснется. Именно этому научило его пособие для настоящих мужчин (к которым он, разумеется, себя причислял). Но ничего не произошло. Кончита сказала, что женщина продолжает спать как ни в чем не бывало. И лишь тогда Павел успокоился и поднялся на ноги.
На прикроватном столике он заметил несколько восковых свечей и тюбик с кремом. Вроде бы и ничего такого, но как раз недавно он читал кое-какие, - к слову, запрещенные, - книги о том, какими искушенными бывают женщины в своих желаниях. Тогда ему необходимо было расслабиться, а потому такая идея Павла привлекала; сейчас же мужчина чувствовал отвращение.
Так что некоторое время ему пришлось отгонять от себя нехорошие мысли, по какому назначению могла эти на первый взгляд безобидные свечи и увлажняющий крем использовать Мариса.
На всякий случай, он проверил, не стоит ли рядом бутылок из-под вина – про них тоже весьма живописно рассказывалось в той книжке. Не обнаружив ни одной единицы стеклотары, Павел немного успокоился.
Мужчина вновь перевел взгляд на кровать. Кровать была довольно большой, здесь легко могло поместиться несколько человек. Сейчас он довольно четко видел Марису, спящую на ней и ее деймона.
Ему вновь стало дурно от представлений, какой разврат здесь твориться по ночам. Разврат, в центре которого была лежащая перед ним женщина.
Прекрати думать об этом! – резко приказал себе Рашек. – Это не эстетично по сути и греховно даже в мысли!
И он вновь кинул взгляд на кровать.
Дрожащей рукой Павел по волосам, приглаживая их. Мариса спала на спине, раскрывшись во сне. Золотая обезьяна устроилась на подушке. Страшно представить, в скольких водах этой стерве приходиться кипятить своего деймона, чтобы полностью продезинфицировать его после очередного мужчины.
А между тем шерсть обезьяны - длинная и пушистая - всегда были объектом неподдельного интереса Павла. Чем же эта сволочь моет своего деймона, чтобы добиться такого результата? Его деймону это, понятно, не поможет, но вот ему самому не помешал бы дополнительный объем на голове. А то каждое утро приходилось извращаться в попытке создать что-нибудь приличное из его редких волос.
Это было не просто сущей мукой, но еще и вопиющей несправедливостью. Взять того же Президента – ну урод уродом, а не лысеет!
Впрочем, он сейчас не об этом. Нужно решить, что делать дальше.
Павел об этом не подумал. Первое время, пока он шел сюда, ему казалось, что он хочет убить Колтер. Сейчас же это желание не было таким уж явным.
Он вновь окинул женщину взглядом, ожидая почувствовать волну злости, ярости, обиды – чего угодно, что могло подвигнуть бы его на убийство. Но ничего из этого он не ощущал, пока смотрел на эти обнаженные стройные ноги, шелковую кружевную комбинашку, на ее ровно вздымающуюся округлую грудь, соблазнительно полуоткрытые губы…
Стоп! Он подумал именно «соблазнительно полуоткрытые губы »?
Нет, нет, нет! Здесь какая-то ошибка. Павел просто не мог так подумать: он никогда даже не смотрел на эту блондику, как на женщину.
Если бы навозные жуки умели укоризненно смотреть, то Кончита только что одарила его именно таким взглядом.
Разумеется, он смотрел, на Марису как на женщину. И весьма часто. Первое время она вообще будоражила его сознание. Ну, мечты, фантазии там разные (за какие ему порой бывало стыдно). Но вот как-то не тянуло его оказаться с ней в постели по жизни.
Ой, как будто у тебя вообще была возможность, - фыркнула Кончита.
Павел ничего не ответил. Со временем, он действительно стал больше бояться Колтер, нежели хотеть. Да и смысл от его хотения? Она даже не смотрела на него, предпочитая использовать в качестве коврика, о который так старательно вытирала ноги. Это Рашек был для нее подстилкой, а не наоборот, как бы он сам этого не отрицал.
Но сейчас… сейчас в нем проснулось практически непреодолимое желание дотронуться до нее, провести рукой по бархатной коже, оставить влажную дорожку на шее…
Хватит! – уже в который раз приказал Павел сам себе. – Я пришел сюда, чтобы убить ее…или…эм, что-нибудь с ней сделать, а не рассматривать почти обнаженное тело этой порочной женщины, у которой, к слову, наверняка есть на что посмотреть.
Против его воли, взгляд переместился на будоражащий воображение край комбинашки, прикрывавший ее самое сладкое место.
А Азриэл не такой дурак, каким кажется, - пронеслось у него в голове. В свое время он считал лорда беспросветным идиотом за то, что тот серьезно увлекся этой стервой. Ему тогда казалось, что это - как желание облизать сосульку: вроде как похоже на мороженое, а на деле такая гадость.
Впрочем, сейчас ему думалось, он считал так от зависти.
За обладание такой девочкой можно многое отдать.
Он облизал внезапно пересохшие губы. Она крепко спит, и вряд ли ощутит его прикосновение. Да и к тому же, у него есть нож. А нож, как знал Павел, имеет чудесное свойство заставлять молчать всех, к чьему горлу он приставлен.
А раз так, что его держит?
Как оказалось, его держал страх. Страх перед той, кто с такой беспощадностью пытала пленных. Что для нее какой-то хлипкий алетиометрист?
Однако, напомнил он себе, присаживаясь на край кровати, она абсолютно безоружна. Тем более, Павел давно никого не лапал, если не считать тех несчастных кошек, что имели неосторожность попасться ему на глаза.
Первое прикосновение было самым трудным. Ему казалось, что она мгновенно проснется, схватит его за руку, которую ей ничего не стоит сломать. Да ладно руку, Мариса же из него потом отбивную сделает.
Не дрейфь, приказала Кончита, и Рашек приободрился.
Он осторожно прикоснулся пальцами к ее шее.
Ноль реакции с ее стороны. Продолжает все так же крепко спать.
Ему же лучше.
Уже чуть более уверено он провел указательным пальцем по ее шее, ощущая бьющийся пульс. Ему нравилось чувствовать эти толчки, создаваемые бешено бурлящей кровью. В какой-то момент Павел почувствовал безумное желание сжать пальцы и увидеть, как Мариса будет судорожно ловить ртом воздух, пытаясь сделать вздох.
Но желание так же быстро исчезло, как и появилось.
Еще будет время.
Сейчас же взгляд его был прикован к сползшей лямке комбинашки, что оголяла плечо женщины. Павел понял, что сейчас ему больше всего хочется освободить ее левое плечо от второй лямки и, слегка стянув шелковое белье вниз, увидеть или даже докоснуться до ее груди. Сжать, ощущая всей ладонью ее упругость и чувствуя, как напрягаются от прохлады руки ее соски.
А потом, крепко обмотав ее изящные запястья веревкой, завести руки ей за голову и привязать к кровати. Отвесить несколько пощечин, так, чтобы у нее от ударов звенело в голове, засунуть ей кляп в рот и, забравшись сверху, рывком сорвать с нее последнюю одежду, чтобы она начала чувствовать хоть долю того унижения, что доставила ему сегодня сама. Затем рывком раздвинуть ей ноги и отыметь – грубо, резко, заставляя ее стонать от боли, выбиваться из сил в тщетной попытке вырваться. А он бы кусал ее тело – ее шею, плечи, грудь, - сжимал бы ее бедра, оставляя на них синяки и царапины; хватал за подбородок, чтобы она смотрела ему в глаза пока он ее имел, заставил бы умолять продолжить эту пытку. Затем пришла бы очередь воспользоваться теми лежащими на прикроватном столике свечами и тюбиком с кремом – не по их прямому назначению, конечно. И вдоволь насладившись ее сдавленными криками, упившись всем ее унижением, полосонуть разделочным ножом по внутренней стороне бедра, чертя кровавую линию на нежной коже. Чтобы оставшийся белый шрам постоянно напоминал ей о пережитом позоре.
От таких мыслей у него стянуло живот, и он почувствовал напряжение в паху. Павел знал – это не от пышного букета недугов, мешающих вести ему здоровую…кх… благочестивую жизнь. Уж слишком тесно стало у него в брюках. Последний раз помниться, он ощущал подобное, когда все тем же несчастным кошкам случилось попасться ему на глаза.
Но сейчас перед ним лежала шикарная женщина, и Рашек мог сделать с ней, что пожелает. Все, как по волшебству. Вот даже волшебная палочка зажата у него в руке – и ничего, что это на самом деле нож, а лежащая женщина спит и просто не подозревает о том, что твориться в мыслях у рядом сидящего алетиометриста – это казалось Павлу сказочным и почти нереальным.
Однако пойти на решительные действия он пока не мог, пусть и желал этого.
Это сон, - убеждал себя Рашек, стараясь набраться смелости. – Я могу делать все, что пожелаю.
С этой утешительной мыслью он провел ладонью по шелку комбинашки, вверх-вниз, от плеч до бедер женщины. Ничего страшного не произошло.
Наоборот, ему нравилось.
Приободрившись, Павел осторожно накрыл ее грудь своей рукой и слегка сжал ее. О, это было нечто!
Тонкая ткань, что разделяла ее кожу от прямого соприкосновения с его ладонью, почти не чувствовалась.
Подумать только, сейчас он, малоизвестный алетиометрист, лапает Марису Колтер! Да за такую возможность многие отдали бы все, а он до этого снизошел.
И ведь никто не поверит, если рассказать, - с досадой подумалось ему. Он кинул быстрый взгляд на женщину. Та продолжала крепко спать.
Вероятно, она выпила что-нибудь алкогольное перед сном, - предположила Кончита.
Еще лучше.
Павел ненадолго отложил нож, освобождая руку для более полезного и приятного занятия. Нет, он не расстегнул брюки – хоть это и было бы весьма кстати; просто начал сжимать обеими руками грудь Марисы.
Черт, это было так приятно, что даже застонать хотелось!
Но Павел сдержался, в нем еще осталась какая-то осторожность и бдительность. Правда не надолго.
Он и сам и не помнил, как очутился между ее ног. Все, что запомнилось – желание попробовать себя сверху. В первый раз в жизни. А дальше животный инстинкт взял верх над инстинктом самосохранения.
Но так как в нем жил, скорее всего хомячок, страсти взяться было неоткуда. Так что сознание оставалось при нем, а он сам четко выполнял все, как было написано в чудо-книжке. Аккуратно закинув ее ногу на бедро, Павел в прямом смысле оказался на ней. Некоторое время он вспоминал, что было написано в главе третей. Тщетно. Вот хоть убей, он не помнил, что там было написано, а потому решил отдаться своему желанию. Вероятно, в нем жил весьма кровожадный хомячок, ибо ему захотелось провести влажную дорожку по шее Марисы, а потом прикусить ее кожу у основания – там, где бился пульс.
Что Рашек и попытался привести в действия, одновременно с этим поглаживая внутреннюю сторону бедра женщины – последнее он делал в точности, как описывалось в главе седьмой. Между тем, как его рука все ближе приближалась к заветному финишу, а губы скользили по шее, напряжение в брюках все увеличивалось.
Еще чуть-чуть, и все было кончено. Для него. И в прямом смысле.
Потому что в этот почти идеалистический момент, Мариса резко дернулась, сбрасывая его вместе с собой с кровати. От удара об пол спиной у Павла перехватило дыхание. Тут же его настиг еще один удар, послышался хруст, и горячая кровь потекла по лицу – на этот раз пострадал нос. Нос, его гордость и проклятье! Однако это было еще пол беды. Когда Рашек понял, как попал, ему показалось, что дыхание к нему больше не вернется.
Она лежала на нем сверху, придавливая к ковру и приставив его же нож к горлу; в ее глазах было что-то такое, от чего он едва не содрогнулся.
- Ну что, Рашек, допрыгался? – насмешливо произнесла Мариса. – Или лучше сказать, долапался?
Он ничего не ответил. Напряжение в паху никуда не делось, наоборот, от такой близости ныть там стало еще больше. Черт, либо она его прикончит, либо он кончит сам.
Кажется, эта мысль отразилась у него на лице.
- О, да у тебя проблема, - нараспев сказала Колтер. Она резко схватила его за горло свободной рукой, а нож тут же защекотал его достоинство через ткань брюк своим острием. – Я могу ее решить. Весьма кардинальным способом.
Павел усиленно замотал головой.
- Понимаю. Процедура эта весьма неприятная, петь ты все равно не умеешь и поставить на полку баночку со своими же гениталиями не желаешь. Верно? – Павел несколько раз кивнул, со страхом ощущая давление ножа. Марису, по-видимому, эта ситуация забавляла. – Так что мне с тобой делать?
Рашек кивнул в сторону двери.
- Отпустить, вот так просто? Ну, нет, - она сильнее надавила ножом ему на пах. – Ты же кажется за лаской пришел? – Мужчина стал отрицательно мотать головой. Все его выражение лица походило на смесь до смерти напуганного человека и человека, который всем своим видом хочет сказать: Что ты! Да как же ты вообще могла так обо мне подумать?
Но Марису этим было не пронять.
- Но я могу обеспечить тебе секс, - задумчиво протянула женщина. Она приблизилась к его уху и неожиданно жарко прошептала. – Хочешь?
От удивления у Павла чуть челюсть не отвисла, а боль в носу больше не ощущалась. Он ослышался или сама Мариса Колтер предложила ему себя?
Однако у него просто не было сил ответить что-нибудь вразумительное по этому поводу. К счастью для него, как потом тысячу раз говорил Рашек, иначе ему пришлось бы туго.
Слишком рано было верить в свою удачу, когда дело касалось Марисы. Все тем же жарким шепотом она сказала:
- Там где-то на столике лежали свечи и крем. Уверяю, тебе понравиться.
Если когда-нибудь в жизни Павел о чем-нибудь так сильно жалел в одну секунду, так это в тот момент. У него от таких слов даже упало все желание.
Что немедленно почувствовала Мариса. Она расхохоталась.
- Ладно, уговорил. Буду считать, что сломанный нос – это весьма равноценная плата за неумелые ласки. Я в самом деле чуть не заснула, - сказала она, легко поднявшись с него. И деловито добавила. – Тренироваться на кошках надо было лучше.
Павел почувствовал такое облегчение от того, что нож больше не находиться в опасной близости от очень дорогой ему части тела, что даже пропустил мимо ушей обидное замечание.
Слегка пошатываясь, зажимая одной рукой сломанный нос, из которого все еще текла кровь, Рашек кое-как поднялся на ноги.
Мариса смотрела на него с нескрываемым торжеством и весельем. Вероятно, она даже знала, что он придет. Да, точно знала. Все это было просто спектаклем, легко и изящно ею организованным. Просто комедией, развлечением.
Развлечением для той, кто по жизни вел слишком жестокие игры.
Обидно, но эта стерва умнее него.
И тут он заметил одну вещь, от которой почти потерял дар речи.
Теперь, когда женщина стояла перед ним, из-под комбинашки торчали длинные красные труселя, которые, по-видимому, были до этого искусно спрятаны. Присмотревшись, Павел даже смог прочесть имя, вышитое на них.
Нет, ну кто бы мог подумать. Азриэл.
Все-таки Павел всегда знал, что у лорда что-то не так с чувством прекрасного.
Хотя… именные труселя – это довольно мило.
Мариса проследила за направлением его взгляда и усмехнулась.
- Вижу, тебе нравиться его подарок, - заметила она. Какая-то частичка грусти была в ее голосе.
- Ммммм, - неопределенно промычал Павел. Он действительно не знал, что и сказать. Мариса являлась дамой непостоянной и неуравновешенной, но сейчас это было особенно заметно. Поэтому неизвестно как она могла отреагировать на любой его более внятный ответ.
И да, у нее было весьма оригинальное чувство юмора. А это очень даже весомая причина не привлекать на себя ее внимание. И уж тем более, не раздражать.
Поэтому Павел на всякий случай оставил при себе вопрос о средстве для придачи волосам мягкости и шелковистости. Так что он просто молча рассматривал свой дырявый носок на правой ноге.
– Это было на всякий случай. Вдруг ты все-таки сумел сделать все, как написано в главе одиннадцать, - уже небрежно добавила Мариса, нарушив воцарившееся молчание.
У мужчины запылали щеки. Но он не посмел взглянуть ей в глаза: в них наверняка сейчас отражалась насмешливость.
Она знала, все знала.
Вот сучка. Чертова блондинка.
Едва волоча ноги, почти лишенный чувств и сил из-за пережитого стресса, он направился к выходу. Павел уже закрывал за собой дверь, когда услышал:
- И учти, Рашек, если кто-нибудь узнает, что ты видел и делал в этой комнаты, я тебе клянусь этими красными именными труселями, свечи и крем займут достойное место в твоей жизни.
- Гор мой Бог, фра Павел, что у вас с носом? – вечно и несправедливо не лысеющий Президент выглядел пораженным.
Рашек промямлил что-то про «скользкие ступеньки и потушенный из соображений жадной экономии свет» и быстро занял свое место. Он не поднимал глаза, уткнувшись для вида в алетиометр. Ясно дело, все сейчас пялятся на него. Точнее, на его увеличившийся в размерах опухший нос, который без зазрения совести можно было бы назвать шнобелем. Удар у Марисы был поставлен хорошо.
Сама она, как заметил Павел, кинув на нее быстрый взгляд, едва сдерживала улыбку. Президент же принимал это на свой счет. Вот идиот.
Он даже не знает, на что нарывается.
Эта блондинка всегда умеет оставить после себя кучу проблем. Азриэл, например, до сих с ребенком мучается. Нет, он все-таки беспросветный дурак.
Президент тем времен встал:
- Как вы все прекрасно знаете, скоро наступит святейший из дней года – день священного Гора. Это время воздавать по заслугам. А потому, фра Павел, подойдите-ка ко мне.
Павлу казалось, что он ослышался.
- Я? – на всякий случай переспросил он, неловко поднимаясь на ноги.
- Ну а кто же еще? – со смехом произнес Президент, поглаживая деймона-ящерицу.
Все еще не понимая, чего от него хотят или чем он провинился, Рашек, спотыкаясь, доковылял к нему.
- Не далее как вчера, миссис Колтер указала нам на ряд оплошностей с вашей стороны при выполнении работы, - начал тот торжественно. И именно его тон сбивал Павла с толку. Что-то здесь было не так. – Посовещавшись сегодня утром, мы решили, что у вас, вероятно, нет стимулов работать усерднее.
Рашек хотел что-то возразить для порядка, но Президент не дал ему сделать.
- Поэтому, в качестве стимула, мы решили увеличить ваш доход, - продолжал он. - Миссис Колтер выступила с весьма интересным предложением, который мы не могли не принять. А потому, - все тем же голосом Деда Мороза, раздающего подарки, сказал Президент, - каждый месяц вы будете получать премию. В размере упаковки свечей и крема.
Послышался протяжный вопль и грохот. Президент удивленно рассматривал лежащего на полу в обмороке алетиометриста. Потом неуверенно посмотрел на Марису.
- Миссис Колтер, вы уверены, что такая премия его устроила?
- Даже не сомневайтесь, - лучезарно улыбнулась она, поглаживая шикарную золотую шерсть своего деймона. – Работать он станет куда быстрее и усерднее. Это я вам гарантирую.
@музыка: ~ Britney Spears - Oops, I did it again ~
@настроение: ~ тихо-настольгическое ~
@темы: прощай, мое сознание, душа на бумаге, О мой Гор!, переканаться и не жить, Павел Рашек, стеб, Жесть!, Мариса Колтер, Темные Начала, жестокие игры, драма, фифик, фикрайтерство